Ниндзя в тени креста - Виталий Гладкий

– Семья ростовщика сменила белье и в данный момент все молятся, – доложил Гоэмон своему господину. – Но не так, как христиане.

– Какая чудная ночь… – Фидалго хищно оскалился; теперь ему до конца стал понятен коварный замысел Гоэмона. – Благодарю тебя, мой ангел-хранитель! Теперь мне есть о чем потолковать с ростовщиком…

Они проникли в дом и какое-то время наблюдали в приоткрытую дверь за многочисленными членами семьи маррана. Все это время тот что-то бубнил, глядя на длинный пергаментный свиток, который держал в руках. Наконец де Алмейде надоело играть роль стороннего наблюдателя и он, жестом приказав Гоэмону оставаться в дверях, зашел в комнату и развязно сказал, обращаясь к ростовщику по-испански:

– Буэнас ночес[72], сеньор д'Эсия!

Гоэмон уже знал, что ростовщика зовут Абрахам д'Эсия и что он бежал в Португалию от преследований испанских властей, поэтому не удивился, что фидалго заговорил с ним на испанском языке. При крещении ростовщик получил имя Пабло, но оно фигурировало только в официальных документах.

Окажись сейчас перед хозяином дома тот, кому он читал молитвы, и то, наверное, он был бы не так сильно ошеломлен. Что касается домочадцев д'Эсии, то их обуял ужас, для описания которого нет слов. Де Алмейда был в кирасе и с мечом у пояса, и семейство ростовщика-маррана решило, что за ними пришел сам коррехидор[73] со своим отрядом, чтобы бросить всех в подвалы инквизиции, откуда выход был только один – на костер.

Но замешательство длилось недолго. Сыновья Абрахам д'Эсии (их было трое, все высокие, крепкие парни) схватились за ножи и с отчаянностью обреченных бросились к де Алмейде. Они решили умереть, но не попасть в руки палачу инквизиции. И тогда в комнате появился Гоэмон – как демон смерти. Несколько коротких и точных ударов, и юноши упали без чувств. Тут женская половина семейства маррана заголосила и запричитала так, что уши заложило. Больно уж вид ниндзя был страшен – череп с живыми глазами в прорезях маски.

– Прекратите визжать! – рявкнул де Алмейда. – Иначе всю улицу разбудите! Это мой слуга. А ваши чересчур шустрые парни живы, не переживайте так сильно. Скоро очнутся… – Он был уверен, что Гоэмон всего лишь обездвижил домочадцев ростовщика. – А вы, сеньор д'Эсия, давно должны были понять, что к вам зашел на огонек не представитель закона, а друг. Просто старый друг, проездом через Гуарду в Монсанту… Надеюсь, вы понимаете, что нам есть о чем поговорить.

– Да-да, конечно… – все еще трясясь от страха, ответил ростовщик. – Покиньте нас, все покиньте! – приказал он домочадцам, заметив, что сыновья начали приходить в сознание.

– Пусть закроют ворота на засов, – сказал фидалго.

– Вы слышали? Шломо, займись воротами!

Семейство Абрахама д'Эсии освободило помещение, и ростовщик сказал:

– Присаживайтесь, сеньор… и вы тоже, – робко обратился он к Гоэмону, который торчал у двери страшным пугалом.

– Он постоит, – ответил де Алмейда. – А нам рассиживаться недосуг.

– Может… вина?

– Я же сказал: мы спешим! – резко сказал фидалго.

Он никуда не спешил. Ему просто не хотелось долго оставаться в доме вероотступника, а тем более – делить с ним пищу. Но дело есть дело, ведь от ростовщика многое зависит, и ради этого придется немного потерпеть. Но только немного!

– У меня, любезный сеньор д'Эсия, – продолжил он, – к вам только один вопрос: как могло случиться, что вы не дождались меня и передали закладную на замок первому попавшемуся, который оплатил мой долг?

– Сеньор де Алмейда, в этом нет моей вины!

– Да ну? – Фидалго иронично ухмыльнулся.

– Сеньор Мигел Диаш предъявил мне двух свидетелей, которые под присягой заявили, что вы погибли в бою. Почему я не должен был верить такому уважаемому сеньору, родственнику самого алькальда? Наконец, не так уж много было желающих завладеть вашим замком. Это чтобы не сказать, что их совсем не было… за исключением сеньора Диаша. А мне терять большую сумму денег совсем не резон. В последнее время дела пошли совсем плохо, я на грани разорения…

– Эту песню, сеньор д'Эсия, вы пойте кому-нибудь другому, – резко сказал де Алмейда. – Сразу оговорюсь, чтобы вы успокоились: деньги у меня есть, и я свой долг оплачу. По большому счету, я мог бы этого и не делать… – Фидалго бросил многозначительный взгляд на пергаментный свиток, который лежал на небольшом столике, впопыхах прикрытый куском белого полотна; при этих словах марран побледнел и задрожал, как осиновый лист. – Впрочем, ладно. Пусть вопросами веры занимаются те, кому положено по долгу службы. А я человек вольный. Однако мой вопрос нужно решить положительно! Диаш должен убраться из замка!

– Сеньор, но это невозможно! Как это сделать?

– Невозможно достать до неба. И то в горах Серра-да-Эштрела бывают случаи, когда человек ходит выше облаков. Срок по моей закладной еще не истек, а значит, дело только за вами.

– Сеньор Диаш не отдаст закладную! Разве что за очень большие деньги…

– Отдаст, как миленький отдаст. За те же деньги, что заплатил вам. И подпишет все, что ему предложат. Это моя головная боль. А вы готовьтесь завтра… где-то после обеда, отправиться в небольшое путешествие.

– Куда?

– В Монсанту. Ведь Мигела Диаша в Гуарду не притащишь, разве что на аркане, а это нежелательно. И кстати, вам неплохо бы немного развеяться на свежем воздухе (в Монсанту он просто целебный, уверяю вас!), и я предоставляю вашей милости такую великолепную возможность.

– Что ж, если вы настаиваете… – Ростовщик тяжело вздохнул, а затем робко, с дрожью в голосе, спросил: – Надеюсь, все это… – он обвел руками комнату, – останется между нами?

– Мое молчание будет зависеть от исхода нашего предприятия, – грубо отрезал фидалго. – И если оно не выгорит, уже не мне, а вам придется выложить кругленькую сумму, чтобы компенсировать мой материальный и моральный ущерб. Да, да, именно вам, мой любезный кредитор!

Ростовщик в отчаянии всплеснул руками, но промолчал. Он был всецело во власти Фернана де Алмейды…

На следующий день они отправились в обратный путь. Лошадей продали быстро – андалузы всегда были нарасхват, к тому же фидалго не стал сильно задирать цену. Абрахам д'Эсия прихватил с собой и двух сыновей, которые вооружились куда как серьезней, нежели ночью. Они всю дорогу ехали молча, бросая нехорошие взгляды на Гоэмона (теперь он был в обычной одежде и без маски), не могли забыть, как тот уложил их за считанные мгновения, словно щенков, но их враждебность ни в малейшей мере не волновала ниндзю.